Поэтика есенинского цикла «Персидские мотивы. “Персидские мотивы” Сергея Есенина Персидские напевы есенин

Есенин хорошо осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегося к богатствам национальных культур. Трогательны и искренни его обращения к русским поэтам, оставившим славные традиции художественного решения кавказской темы:
"Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым станам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.
.............Я полон дум
О них, ушедших и великих.
Их исцелял гортанный шум
Твоих долин и речек диких".
Однако реалистический характер лирики Есенина предполагал весьма "умеренное" использование красок Востока, в отличие от романтиков, стремившихся к максимальной передаче национального колорита адекватными художественными образами. Истоки такого ракурса изображения национального мира - в особенностях мировосприятия самого поэта. В 1921г. в Ташкенте поэт, увлеченный красочным национальным праздником, под конец заговорил все-таки "о березках, в своей рязанской глуши..." Двоемирие Есенина наблюдается не только в стихах, где чередуются картины Закавказья и родной поэту Руси: "как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий", а персиянке поэт предлагает богатства "далекого синего края". Такую же "двуплановость" сохраняют и есенинские образы, раскрывающие своеобразие кавказской природы. "Ситец неба такой голубой", - так сказать о небесах Закавказья мог только поэт исконно русский, воспитанный на неярких красках его родины. При максимальной точности в передаче национального колорита Есенин сохраняет особенности русского восприятия и передает последнее национально-русской образностью и складом речи.В "Персидских мотивах" нет характерного для классического романтизма противопоставления идеала и действительности. Для поэта Восток - не романтический идеал чудесного, противопоставленный прозе российской жизни, и не источник глобальных раздумий о будущем.Персия Есенина - орнамент, в котором раскрывается внутренний мир самого поэта, его поиски смысла жизни:
"Улеглась моя былая рана -
Пяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане."
Эта "голубая и веселая страна", где "розу кличет соловей" вовсе не противопоставлена Руси:
"Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя.
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны."
Поэт анализирует и приходит к выводу::
"Тихий вечер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.
Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая."
"И Персия перестает противостоять России и на одной плоскости оказываются сады Хороссана с шелестящими розами и русская равнина под шуршащим пологом тумана - все это наша земля"- отмечала критик Бельская.
Вместе с тем в поэтической форме "Персидских мотивов" романтические черты, несомненно, присутствуют. Налицо традиция общевосточного стиля, далекого от попыток воссоздать исторически достоверную жизнь Ирана. Персия предстает как идеальная страна с мудрым восприятием жизни, гармонией любви и счастья:
"Хороша ты, Персия, я знаю,
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят."
Всем своим поэтическим чутьём почувствовал поэт красоту и тайну Востока, вместе с тем сердцем понимает он кое-что недостижимое для себя и это навевает светлую грусть:
"В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не смог..."
И вторит в другом стихотворении, покидая свою Персию:
"Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи".
Словесная палитра Есенина в "Персидских мотивах" обогатилась яркими красками и образами Востока.Раскрытию внутреннего мира человека, жизни сердца, повидимому, способствовал и загадочный и необычный предметный колорит, цветовой колорит восточных эмалей:
"Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем."
В "Персидских мотивах" возникла совершенно неповторимая музыка и форма стиха. В лирике Есенина, тяготеющего к напевному стиху, все виды повторов встречаются не раз - но нигде в таком количестве и в такой концентрации, как в "Персидских мотивах". Эти повторы слабо меняют логическое содержание слова, но значительно усиливают его экспрессию, эмоциональное напряжение. "Венком строф" называют есенинские шедевры "Отчего луна так светит тускло" и "Шагане, ты моя Шагане". Вот почему есенинские фразы льются свободно и естественно. Музыкальная композиция придает ему особое очарование и делает еще более выразительной сложную игру чувств и мыслей:
"Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана",-
Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.
"Отчего луна так светит грустно?" -
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: "Ты почувствуй
По печали розы шелестящей".
У истоков "восточного стиля" Есенина традиции восточной поэзии - Хайяма, Фирдоуси, Саади. Есенин хорошо знал книгу "Персидские лирики X-XV веков" в переводе акад. Ф.Крошаи, по всей видимости, что-то глубоко очаровало Сергея в этих стихах. С восточными поэтами Есенина сближает не характерный для Востока аллегорический дидактизм, а "мудрость опыта",ощущение радости бытия. Сравнительный анализ обнаруживает отдельные аналогии с ориентальной поэзией традиционных образов в изображении любовного томления (Саади), разговора с цветами (Руни), поэта-гуляки (Хафиз), образов соловья и розы (Хафиз, Саади), но
здесь прослеживается неповторимая талантливость стилизации Есенина под традиционно-восточный стиль:
"Свет вечерний шафранного края,
Тихо розы бегут по полям.
Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям."
Хотя Есенин никогда не был в Персии, но он хорошо знал Восток советский. Поэт за свою короткую жизнь проложил немало маршрутов: на Северный Кавказ, в Баку, в Среднюю Азию через Казахстан. Он побывал не только в Ташкенте, ни и в Самарканде, в Бухаре, давших будущему автору "Персидских мотивов" живое ощущение Востока. Были и другие возможные источники, из которых поэт черпал свое знание Востока: его восхищали узкие улочки бакинской крепости, ханский дворец, он поднимался на легендарную Девичью башню. Он расспрашивал гида о канонах мусульманства, слушал на языке фарси стихи Фирдоуси и Саади. Есенин встречался с народным певцом Шуши, Джабаром Карягды, знавшим сотни песен, мугамов:
"Пальцы певца ударяют в бубен,
Звенит до скрипа натянутая кожа.
Застывают пальцы, и в тишину вдруг
Вторгается высокий и чистый голос..."
Взволнованный поэт назвал его "пророком музыки Востока" и позже написал: "И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу."
Столь же плодотворными были для Есенина грузинские встречи. Много интересного есть в книге "Сергей Есенин в Грузии": "Товарищи по чувствам,по перу,
Словесных рек кипение и шорох,
Я вас люблю,как шумную Куру,
Люблю в пирах и в разговорах."
Батумская учительница Шаганэ Тальян вдохновила поэта на создание образа "милой Шаги":
"Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли."
И хотя свойственную реализму правдивость деталей в "Персидских мотивах" отыскать трудно, личные впечатления поэта, безусловно, сказались на общей романтичной тональности есенинского цикла:
"Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?...
И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят."
Кроме всего персидская лирика Сергея Есенина была его острым протестом против рецидивов старины, против рабского положения женщины Востока. Несмотря на ярко выраженный традиционный колорит в духе Хайяма, пафос "Персидских мотивов" в том, "что сроду не пел Хайям". "Половодье чувств" сопряжено с чувством тревоги за судьбу женщины Востока:
"Лунным светом Шираз осиянен,
Кружит звезд мотыльковый рой.
Мне не нравится, что персияне
Держат женщин и дев под чадрой."
Внимание поэта-реалиста и романтика одновременно к реалиям быта и природы ощутима во многих образах есенинской кавказской лирики. Складывая поэтические строки: "Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком", Есенин знал, что этот сок в старину на Кавказе пили перед сражением, веря, что он, горя в крови, возбуждает ненависть к врагу и крепит братство.
Но главное в стихах Есенина и, прежде всего, в "Персидских мотивах" - лирическая рефлексия героя, встретившегося с иным национальным миром. "Синими цветами Тегерана", "светом вечерним шафранного края" расцвечена лирика большого русского поэта, которая и через семь десятилетий волнует так, как будто она только что родилась в сердце нашего современника.

Поэзия Есенина в период с 1917 по 1923 годы была самой противоречивой за все время творчества поэта. Однако в ней особенно заметно ведущее направление, главная тенденция. Разочаровываясь и сомневаясь, Сергей Александрович Есенин пристально следит за действительностью послереволюционного периода и со временем, хотя это ему трудно дается, осознает необходимость ленинских реформ в стране. есенин персидские мотивы

В этом сознании далеко не последнюю роль сыграли заграничные впечатления, чувства и мысли, которые были отражены поэтом в очерке

“Железный Миргород” и пьесе “Страна негодяев”. Заграничные впечатления, полученные в Америке и Европе, осмысливались особенно остро в обстановке активных трудовых будней, в которой оказался Есенин после возвращения в Россию. Российская действительность, картины жизни страны противопоставлялись в творчестве увиденному за рубежом и отражали его анализ.

“Персидские мотивы” (Есенин) относится к последнему периоду творчества поэта. В последние два года его преследовало желание быть достойным жителем своей страны, а также ориентация на художественное наследие А. С. Пушкина.

В каждом стихотворении

Слышны непрестанные поиски отточенной классической формы для отражения нового содержания. Есенин вновь и вновь возвращается к вечным темам дружбы, любви, мыслям о назначении искусства. По-другому в эти годы звучат и мотивы о быстротечности земной жизни. Наиболее ярко поздняя лирика Сергея Александровича выражена в цикле “Персидские мотивы”. В нем отражена не только психологическая и идейная эволюция поэта, но и некоторые особенности поэтической эволюции.

Подобно другим творениям Есенина 1924-1925 годов, цикл стихов “Персидские мотивы” был неоднозначно оценен критикой того времени. В тот период не был сделан серьезный критический литературоведческий анализ. “Персидские мотивы” (Есенин) оценивались в основном по впечатлениям, произведенным беглым ознакомлением с текстом или же чтением его самим поэтом. Зачастую это были во многом субъективные расплывчатые высказывания и заметки. Их немало можно найти в воспоминаниях и статьях современников Есенина.

Однако они не дают исчерпывающего представления об истинном отношении к “Персидским стихам” литературных кругов нашей страны. Уже в то время возникали и другие, более негативные оценки. Так, В. Маяковский в своей статье “Рожденные столицы” противопоставил стихи этого цикла текущим задачам советской культуры. Однако явно ошибочное и предвзятое отношение этих двух поэтов к лирике друг друга объяснялось столкновением различных интересов и горячей литературной борьбой того времени. Есенин тоже негативно отзывался о произведениях Маяковского, а тот назвал “Персидские мотивы” всего лишь “восточными сладостями”, экзотикой.

Современная критика

В современной критике и отечественном литературоведении последнего десятилетия персидский цикл получает высокую оценку. Ему были посвящены работы В. Перцова, К. Зелинского, А. Дымшица, Е. Наумова, И. Эвентова, А. Жаворонкова, А. Кулинича, С. Кошечкина, С. Гайсарьян, В. Белоусова и других. Однако специальных трудов, посвященных конкретно этим стихотворениям, все еще очень мало.

Замысел созревал у поэта постепенно. Сначала Есенин познакомился с лирикой различных восточных авторов в переводе, а также в разное время часто беседовал с хорошо знавшими Персию людьми. По свидетельствам современников, поэт всегда проявлял большой интерес к Востоку, привлекавшему его своей тайной, загадочностью, строем духовной жизни, красотой южной природы, которые были проникновенно и глубоко выражены в творчестве Хайяма, Фирдоуси, Саади. Матвей Ройзман, знакомый поэта, в воспоминаниях пишет, что Сергей Александрович увлекался восточной лирикой еще в 1920 году.

Интерес к Востоку был связан и с общением с Александром Ширяевцем, особенно после переезда его из Средней Азии в Москву, где он проживал до 1922 года. Чтобы ближе познакомиться с интересовавшей поэта восточной жизнью, он совершил поездки в Ташкент, Баку, Бухару в 1920-1921 годах. То есть не поездка на Кавказ пробудила в Сергее Александровиче интерес к восточной поэзии, а наоборот, знакомство с ней побудило его поехать туда.

В самой Персии, как уже было доказано, поэту побывать не довелось, хотя эту страну очень стремился посетить Есенин. “Персидские мотивы” написаны поэтом в период с октября 1924 по август 1925 года. Большинство из этих произведений было создано до мая 1925 года во время его пребывания на Кавказе.

Впечатления от чтения восточной поэзии, поездок в Среднюю Азию, быта и природы Кавказа, а также долгих бесед о Персии позволили Есенину уловить и передать в своем творчестве наиболее значимые краски восточной жизни. Сергей Есенин “Персидские мотивы” написал не просто подражая восточным поэтам. Он, ощутив внутреннюю красоту и глубокий лиризм персидских стихотворений, средствами русского языка передал ее незабываемую прелесть. В произведениях Сергея Александровича волнует в первую очередь мир лирических чувств, а также краски и тона, в которых они воплощаются.

К началу своей работы над стихотворениями поэт приобрел душевное равновесие, которое считал главной предпосылкой творческой деятельности. Это состояние выразил в самых первых строках Есенин (“Персидские мотивы”, сборник): “Улеглась моя былая рана – пьяный бред не гложет сердце мне”. Уже в этом созданном в октябре 1924 года стихотворении, открывающем цикл, чувствуется колорит, окрашивающий его в целом. Сергей Александрович чувствует себя хорошо в обществе девушки, похожей “на зарю”. За одно движение он готов подарить ей шаль и ковер. Из поэзии уходит свойственный более ранним стихам грубый натурализм в освещении любовной темы. Это чувство изображается теперь возвышенно, а в природе востока, житейской мудрости и обычаях его народа поэт находит романтику, которой пронизан весь цикл (Сергей Есенин “Персидские мотивы”). Стихи первоначально планировалось издать отдельной книгой, содержащей двадцать стихотворений. И хотя в полном объеме замысел осуществлен не был, книга была закончена. В ней видна эволюция новых настроений, которые испытывает Есенин. “Персидские мотивы”, стихи живые и эмоциональные, отражают оптимизм, радость жизни, присущие в тот период Сергею Александровичу. Поэт опьянен другой, “отрезвляющей влагой”. Вместо спирта он употребляет красный чай, а пьянеет от заключенных в нем благоухающих ароматов южной природы.

Несмотря на то что побывать в Персии поэту не удалось, нравы и обычаи данной страны хорошо знал Есенин. “Персидские мотивы” с первого стиха “Улеглась моя былая рана” до последнего “Голубая да веселая страна” отражают неповторимый восточный колорит. Поэт достигает его с помощью особого построения цикла, описания ситуаций и картин природы, а также использования слов и выражений, характерных для Востока. Экзотика представлена таинственными девушками, шепотом садов, шумом волн, цветом роз, пением соловьев и в целом романтическим настроением. Одухотворенностью пропитано буквально все: звуки флейты Гассана, песни Саади, тихий голос пери, взгляд девушки, сравнимый только с месяцем, ароматы олеандров, роз и левкоев. Повсюду спокойствие и тишина, нарушаемые лишь загадочным шорохом, шепотом и шелестом. Такое настроение создает в своих произведениях Есенин. “Персидские мотивы”, стихи которых включают сказочные элементы, оттеняют таким образом экзотику востока.

“Золото холодное луны” начинается со вторжения в мир Шахразады. Обонятельные и визуальные ощущения здесь, как и в других произведениях цикла, сливаются. Мы чувствуем запахи разных цветов, видим золото луны. Стихотворение наполнено ощущением умиротворенности и спокойствия. Шираз на закате описан в стихе “Свет вечерний шафранного края”, где освещенный луной кружит “мотыльковый рой” звезд. Спокойствие вызывает у Сергея Александровича чувство восхищения красотой, которое выражает во все новых оттенках Есенин. “Персидские мотивы” часто акцентируют внимание на любовной теме.

Любовь обрамлена нежнейшими оттенками. Автор создает гимн романтическому, чистому чувству. Для выражения его он подбирает самые нежные слова и образы. Например, поцелуй сравнивается с красными розами, а девушка, несущая радость и чистоту, ассоциируется с белоснежным лебедем (“Руки милой – пара лебедей”). Девушки в цикле не только внешне красивы, но и полны обаяния, изящества, особой прелести, окружены ореолом загадочности. Физическому, чувственному в “Персидских мотивах” нет места. Прекрасное берет над ним верх. В этом отношении показателен стих “Ты сказала, что Саади… “. Даже розы, символ красоты и свежести, не могут сравниться с прекрасным обликом девушки. Центральный образ – образ Шаганэ. Ей посвящено произведение “Шаганэ ты моя, Шаганэ!” Поэт обращается к девушке как к верному другу, стремится рассказать ей много интересного о своей родной рязанской земле, ее огромных лугах, широких полях и раздолье. Во многих других стихах цикла встречается имя этой персиянки, иногда уменьшительное – Шага. Ее прообразом является учительница Шаганэ Тальян. Образ этой девушки привлекает душевной чистотой и обаянием. С ее именем у поэта связаны самые лучшие воспоминания.

Тему смерти раскрывает Есенин (“Персидские мотивы”) совсем с другой стороны, не так, как в более ранних произведениях. Если раньше она была чуть ли не единственной возможностью уйти от надоевшей жизни, то в “Персидских мотивах” в смерти видится мудрость природы. Так, в произведении “Золото холодное луны… ” упоминается Багдад, в котором жила покойная ныне Шахразада. Смерть противопоставляется вечностью жизни. Могильные плиты окружает удивительно красивый и свежий пейзаж – воздух пропитан ароматом шафрана, повсюду цветут розы. Среди надгробий звучат оптимистичные слова: “Оглянись, как хорошо кругом”.

(Пока оценок нет)

К вопросу о замысле цикла стихотворений "Персидские мотивы". Новое решение в нем традиционных для поэта тем в сравнении с циклом "Москва кабацкая". Отход поэта от натуралистического решения темы любви. Значение восточного колорита в стихотворениях цикла. Слияние тем Родины и любви. Противоречивость настроений поэта. Мотивы грусти и неудовлетворенности. Тема искусства в стихотворениях цикла. Идейно-тематическое единство "персидских" стихотворений с другими произведениями Есенина этих лет.

1

Поэзия Есенина 1917-1923 годов была наиболее противоречива. И тем не менее, в ней ощутимо заметна ведущая тенденция. Сомневаясь и разочаровываясь, поэт пристально всматривается в послереволюционную действительность и постепенно, хотя и нелегко, осознает необходимость ленинских преобразований в любимой им России. И мы видели, что в этом осознании не последнее место принадлежит его заграничным впечатлениям, мыслям и чувствам, выраженным в пьесе "Страна негодяев" и очерке "Железный Миргород".

Пережитое за границей, в Европе и Америке, особенно остро осознавалось в условиях бурных трудовых будней, в обстановке которых оказался поэт после возвращения на Родину. Увиденному за границей он имел возможность противопоставить иные картины, иную действительность.

Повсюду наблюдалось творческое кипение, энтузиазм, с которым советские люди строили новую жизнь. Перемены, особенно благотворные, произошли в деревне. Развернувшаяся в стране культурная революция проникла в самые отдаленные уголки необъятной России. Ленинский декрет о ликвидации неграмотности поднял к духовной жизни миллионы крестьян. Вслед за букварем деревня получила произведения классиков, а также лучших советских писателей. Впервые были открыты читальни и клубы. Социалистический город направил в деревню лучших представителей культуры, учителей, врачей, артистов. На село пришло кино. Была создана кооперация, открылись магазины, в деревню двинулась техника.

Родной поэту край, ранее забытый и заброшенный, получил в счет предоставленного государством кредита наиболее совершенные по тому времени орудия земледелия с местного завода "Рязсельмаш". "Множество открытий" поэт наблюдал всюду, и это рождало в нем новые чувства, о которых и рассказал он в стихотворениях о Руси советской, знаменовавших собой новый поворот в творческой биографии Есенина.

Поворот этот, однако, не последовал сразу же после возвращения поэта из-за границы. Ему предшествовали глубокие размышления о собственной роли в новой общественной жизни, о значении в ней его, есенинской, поэзии. Снова и снова с беспощадной откровенностью оценивает поэт весь свой жизненный путь, все свое творчество. Результатом этого самоанализа является острая неудовлетворенность.

Поэта крайне угнетает прокатившаяся о нем "дурная слава", он понимает теперь, что напрасно стремился "розу белую с черною жабой на земле повенчать" (стихотворение "Мне осталась одна забава", 1923). Ему "разонравилось пить и плясать и терять свою жизнь без оглядки", он не хочет больше скандалить: "В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить" (стихотворение "Заметался пожар голубой", 1923).

Это не какие-нибудь случайно промелькнувшие строки. Устойчивость желаний порвать с богемой подтверждается каждым новым стихотворением. Оно звучит в стихотворениях "Пускай ты выпита другим" (1923), "Дорогая, сядем рядом" (1923), "Мне грустно на тебя смотреть" (1923), "Ты прохладой меня не мучай" (1923), "Вечер черные брови насупил" (1923), "Грубым дается радость" (1923), "Я усталым таким еще не был" (1923), "Письмо матери" (1924) и во многих других.

Оглядываясь на пройденный путь, поэт с сожалением и глубокой грустью замечает:

Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок. (II - 141)

И если в "Черном человеке" Есенин не имеет еще программы дальнейшей жизни, то, осуждая прошлое в лирике 1923-1924 годов, он вместе с тем намечает эту программу, в его душе "растут слова самых нежных и кротких песен" (стихотворение "Ты такая ж простая, как все"). В нем постепенно крепнет вера в светлые идеалы человека, в любовь, в счастье, в возможность начать новую, духовно здоровую творческую жизнь. На смену безнадежности и опустошенности приходит желание "долго петь" и быть достойным сыном своего народа (стихотворения "Пушкину", "Стансы"), желание "постигнуть в каждом миге коммуной вздыбленную Русь" ("Издатель славный...").

Лирические стихотворения, созданные Есениным во второй половине 1923 и в 1924 году, отличаются глубоким внутренним единством, устойчивостью поэтического чувства и представляют одну из наиболее завершенных глав большого, по выражению В. Дынник, "лирического романа поэта".

Стихотворения эти * можно выделить в особый цикл, в основе которого лежит страстное желание поэта разобраться в кошмарах недавнего прошлого.

* (Имеются в виду стихотворения, занимающие во втором томе используемого нами пятитомного издания поэта страницы 129-171. Первое из этих стихотворений - "Эта улица мне знакома", последнее - "Русь советская". )

Идеи комиссара Рассветова оказались стимулом, позволившим поэту по-иному взглянуть на свое послеоктябрьское творчество и соотнести его с задачами, которые ставила перед ним жизнь.

Во многих стихотворениях цикла слышится горечь, грусть, сожаление. Качества этих чувств, однако, новые, отличные от чувств и настроений, выраженных в "Черном человеке", "Стране негодяев", "Москве кабацкой", хотя и заметна их перекличка.

В цикле Есенин подводит итог своей идейно-художественной деятельности, оценивает себя как поэта, который в силу своего дара, своих возможностей мог бы сделать больше, чем сделал, и дать не то, что давалось ему "ради шутки".

Разумеется, все предшествующее творчество Есенина - плод напряженных исканий, большого труда, и такая его оценка несправедлива даже при самой крайней строгости.

Поэт и проявляет эту строгость в поисках путей сближения своего творчества с современной ему общественной жизнью. Он подвергает переоценке темы, чувства, идеи своей лирики и именно с этой стороны многое в ней его не удовлетворяет. "Иною кажется мне Русь, иными кладбища и хаты", его сердце напилось "иной, кровь отрезвляющею брагой", в нем созревал поэт "с большой эпическою темой".

В стихотворениях 1923-1924 годов уже нет той надрывности и безнадежности, которая наблюдалась в "Черном человеке", "Москве кабацкой".

Стих Есенина обретает плавность и мелодичность, из него исчезают императивные конструкции, резкие выражения, "нечистые словечки". Ослабевает напряженность речи, нет контрастной смены чувств, красок, тонов, звуков. Поэт отказался от усложненной и громоздкой метафоризации, характерной для "Пугачева", от рискованных, часто выходящих за грани цензуры, уподоблений. Вместо напора чувств в стих начинают проникать разговорные интонации, все чаще подразумевается диалог.

В строках: "Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу" - налицо ситуация, необходимая для беседы, хотя самой беседы еще нет. Поэт как бы подготавливает свой стих для диалогической речи.

В "Возвращении на родину" уже в полной мере представлены особенности есенинской диалогической речи, которая получит развитие в "Анне Снегиной" и составит одну из существенных особенностей этой поэмы.

Отмеченный В. Маяковским поворот Есенина к новому заметен и в решении ряда традиционных для поэта тем.

Если "Персидские мотивы" станут прямой противоположностью "Москве кабацкой" в поэтическом решении темы любви и некоторых других тем, то в стихотворениях, созданных после возвращения из-за границы (до "Персидских мотивов"), ощущается постепенность этого перехода.

Позабуду я мрачные силы, Что терзали меня, губя. Облик ласковый! Облик милый! Лишь одну не забуду тебя. (II - 145)

Теперь все чаще облику любимой женщины сопутствуют слова "дорогая", "милая", а отношение к ней становится ровным, уважительным, поэт видит в ней друга, собеседника, и это вытесняет в нем чувства, выраженные ранее в таких, например, строках:

Пусть целует она другого, Молодая красивая дрянь. (II - 127)

Для стихотворений 1923-1924 годов характерно не только новое ощущение темы любви, но и наметившееся сближение ее с темой Родины - процесс, который особенно заметен в "Персидских мотивах" и "Анне Снегиной", где эти темы сольются.

Важно также подчеркнуть, что в результате длительных поисков и размышлений Есенин пришел к утраченной им в первые послереволюционные годы колоритной простоте образа, целомудренной чистоте своей лирики, и его от имажинистских увлечений все больше и больше тянуло теперь к Пушкину, к лучшим традициям отечественной литературы, близким и дорогим поэту.

В стихотворениях и поэмах последних двух лет наблюдается идейно-творческий взлет Есенина, его поэзия выходит на большую дорогу советской литературы, в его таланте раскрываются новые неисчерпаемые возможности.

Пережитое поэтом в годы душевной депрессии оставило, однако, глубокий след в его психологии и сознании.

Нередкие и неплодотворные влияния на долгое время вывели Есенина из состояния равновесия, нанесли огромный урон его творческой деятельности. Ложные идеи не раз понуждали лиру Есенина издавать звуки и тона, чуждые самой природе его народного таланта.

Вместе с тем близость поэта к лучшим традициям национальной русской поэзии, к жизни простого русского человека, его быту, думам и чаяниям, глубокий патриотизм позволяли Есенину преодолевать эти влияния. И тогда он создавал произведения, в которых находим правдивое художественное решение узловых проблем истории.

Отмеченный нами цикл стихотворений и был переходным к иному художественному осознанию традиционных для поэта тем и органическому слиянию их с проблемами большой общественной значимости.

2

Наиболее плодотворными в творчестве Есенина были 1924-1925 годы. В течение этих двух лет им созданы такие выдающиеся произведения, как цикл стихотворений "Персидские мотивы", поэма "Анна Онегина", "Песнь о великом походе", отрывок из поэмы "Гуляй поле" - "Ленин", "Поэма о 36", "Баллада о двадцати шести", а также много других стихотворений, вошедших в сборники: "Стихи (1920-1924)". М.-Л., 1924; "Русь советская". Баку, 1925; "Страна советская". Тифлис, 1925.

В эти же годы издается ряд книг из созданных ранее стихотворений. Среди них: "Москва кабацкая". Л., 1924; "Березовый ситец". М., 1925; "Избранные стихи". М., 1925; "О России и революции". М., 1925. Есенин готовит к изданию первое собрание своих произведений, выступает перед различными аудиториями, ведет оживленную переписку по творческим вопросам, пытается создать свой журнал.

К этому времени относятся поездки Есенина по Кавказу, а также встречи и беседы с людьми, оказавшими большое влияние на его последующее творчество. В Баку у поэта завязалась большая дружба со вторым секретарем ЦК Азербайджана и редактором газеты "Бакинский рабочий" П. И. Чагиным. В газете часто публиковались стихотворения Есенина, и он стал в ней своим человеком.

С. Есенин среди членов литературного кружка газеты "Бакинский рабочий"

О знакомстве с Есениным, которое состоялось в Москве в феврале 1924 года на квартире у Василия Ивановича Качалова, рассказывает П. Чагин. "Рано утром меня в гостинице разбудил энергичный стук в дверь. В неожиданном раннем посетителе я узнал Сергея Есенина. Застенчиво улыбаясь, он сказал: "Простите, но, кажется, мы вчера с вами перепутали калоши". Оказалось, действительно так и было. И Есенин не торопился после этого уходить, и я старался удержать его. Он остался и проводил меня на вокзал. Завязалась большая дружба. Он со своей стороны скрепил ее обещанием приехать в Баку. А я на его вопрос: "А Персию покажете?" - обещал и Персию показать, а если захочет, то и Индию" * .

Эта дружба продолжалась до конца жизни поэта. В газете "Бакинский рабочий" помещал Есенин многие свои новые стихотворения.

Большой интерес к поэзии Есенина проявил С. М. Киров, работавший тогда первым секретарем ЦК Азербайджана. Пламенный ленинец тепло отозвался об историко-революционных произведениях поэта последних лет, его внимание привлекли также "Персидские мотивы". По инициативе С. М. Кирова поэту были созданы все условия для плодотворной творческой деятельности. Встреча Есенина с Кировым состоялась 1 мая 1925 года. О ней пишет П. Чагин в своих воспоминаниях. После митингов и народных гуляний, организованных в промысловых и заводских районах, "поехали на дачу в Мардакьянах, под Баку, где Есенин в присутствии Сергея Мироновича Кирова неповторимо задушевно читал новые стихи из цикла "Персидские мотивы". "...Киров, человек большого эстетического вкуса в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной: "Почему ты до сих пор не создал Есенину иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, какие его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай! Чего не хватит - довообразит. Он же поэт, да какой!" * . В начале сентября 1924 года Есенин пишет послание грузинским поэтам, в котором называет себя их "северным братом". Он был хорошо знаком с поэтами Табидзе и Яшвили. "Для нас, грузинских друзей Есенина, - писал позже Георгий Леонидзе, - он был дорог, как благородное воплощение русского характера, русской поэтической души, как чародей русского слова. Нас не могли не прельстить его стих, сила, высота, звучность его таланта, ясность, гармония его поэзии. Мы любили его как раз за то, что он пел "своим мотивом и наречьем", выражая волновавшие всех нас "человечьи чувства", за то, что он был истинно национальным поэтом" ** .

Внимание кавказских друзей благотворно влияло на поэтическую деятельность Есенина, помогало ему вновь обрести себя, уверовать в свои творческие возможности. Он с удовлетворением ощущает прилив новых сил. На Кавказе Есениным создано много лирических стихотворений, ряд маленьких поэм, а также поэма "Анна Снегина". Наметились крутые перемены и в содержании поэтического творчества Есенина. Его поэзия все чаще пробивалась теперь к стержневым темам времени, и они возобладали в ней. Сам поэт так определил свое новое состояние: "Зрение мое переломилось особенно после Америки... Я разлюбил нищую Россию... Я еще больше влюбился в коммунистическое строительство" (IV - 257, 258).

В стихотворениях "Пушкину", "Издатель славный", "Стансы" вполне определена творческая программа этих лет. В могучем даре Пушкина, в его пленительной глубоко народной поэзии видит Есенин идеал художественного творчества и стремится ему следовать. "Теперь меня тянет все больше к Пушкину", - пишет он в автобиографии в 1925 году (V - 22). Обращаясь к издателю предполагавшегося сборника стихотворений "Ржаной путь", Есенин подчеркивает идейный смысл своей новой программы:

Издатель славный! В этой книге Я новым чувствам предаюсь, Учусь постигнуть в каждом миге Коммуной вздыбленную Русь. (II - 172)

А в стихотворении "Стансы" со всей определенностью заявляет:

Хочу я быть певцом И гражданином, Чтоб каждому, Как гордость и пример, Был настоящим, А не сводным сыном - В великих штатах СССР. (II - 191, 192)

Стремление быть достойным гражданином своей Родины и ориентация на пушкинский художественный опыт - вот то главное, что характерно для творчества Есенина последних двух лет.

Упорные поиски классически отточенной формы для выражения нового содержания заметны в каждом стихотворении поэта.

Чувствами, выраженными в поэмах о Руси советской, ленинской, наполнены и лирические стихотворения, в которых поэт вновь и вновь возвращается к темам любви, дружбы, размышлениям о назначении искусства. По-иному звучат в эти годы и мотивы о скоротечности жизни.

Поздняя лирика Есенина наиболее ярко представлена в цикле "Персидские мотивы". Анализ этих стихотворений дает возможность проследить не только идейно-психологическую эволюцию поэта, но и оттенить некоторые особенности эволюции его поэтики.

Как и многие другие произведения Есенина 1924-1925 годов, цикл "Персидские мотивы" был противоречиво оценен современной поэту критикой. В печати тех лет не появилось ни одной серьезной работы, в которой бы стихотворения эти подвергались специальному литературоведческому анализу. Оценки возникали под впечатлением, вызванным первым ознакомлением с текстом или чтением его поэтом. Чаще всего это были субъективные заметки и высказывания.

"Особенно сильное впечатление, - писал С. Фомин, - произвели на слушателей "Персидские мотивы" * . В письме к поэту от 20 января 1925 года Г. Бениславская сообщает: "Персидские стихи" я сдала в "Красн. Новь" Раскольникову..., а, кроме "Персид.", ничего не было... У Раскольникова был Либединский и Никифоров и все трое в восторг пришли от персид. стихов. Раскольников заявил, что он Вас в каждом номере будет печатать" ** .

* (Семен Фомин. Из воспоминаний. В сб.: "Памяти Есенина". М., 1926, стр. 135. )

** (ЦГАЛИ, ф. 190, он. 1, ед. хр. 105. )

Называя "Персидские мотивы" в числе других поздних стихотворений Есенина, А. Воронский заметил: "Они в самом деле покоряют. В них, может быть, нет полной отшлифовки, попадаются не выношенные, не выверенные строки, но все это искупается заразительной душевностью, глубоким и мягким лиризмом и простотой. Вместе с тем в них есть эмоциональная напряженность и подъем, нет вялости, нет поэтических будней, что наиболее опасно для художника. Слово звучит, как туго натянутая струна, не громко, но высоко и чисто. В образ всегда вложено большое чувство" * .

* (А. Воронский. Сергей Есенин. Литературный портрет. В кн.: "Литературно-критические статьи". М., "Советский писатель", 1963, стр. 269. )

Подобных высказываний немало содержится в статьях и воспоминаниях других современников поэта. Они, однако, не дают полного представления об отношении литературных кругов России к "персидским стихам" Есенина. И в печати и в частных отзывах уже в то время появлялись противоположные оценки.

"Персидские мотивы" - красивы, но, конечно, меньше трогают... Вы как-то перестали отделывать свои стихи. Такое чувство у меня появилось и, кроме того, мне говорили об этом другие" * . Отрицательно был встречен и оценен цикл в указанных нами ранее брошюрах А. Крученых.

* (Г. Бениславская. Письмо к С. Есенину от 5.XII.1924. ЦГАЛИ, ф. 190, оп. 1, ед. хр. 105. )

В статье "Рожденные столицы" В. Маяковский противопоставил стихотворения персидского цикла задачам советской культуры * . Имея в виду это высказывание В. Маяковского, С. Гайсарьян вполне уместно заметил: "Мы хорошо понимаем, что многие из взаимооценок Маяковского и Есенина появились в пору жестоких столкновений различных групповых интересов, в горячке литературной борьбы. Явно предвзято, ошибочно, например, отношение Есенина к стиху Маяковского. Несправедлив был и Маяковский в оценке, скажем, "Персидских мотивов", когда усматривал в этом замечательном лирическом цикле всего лишь экзотику, "восточные сладости..." ** .

* (См. В. Маяковский. Поли. собр. соч., в тринадцати томах, т. 9. М., ГИХЛ, 1958, стр. 431. )

В современном отечественном литературоведении и критике последнего десятилетия стихотворения персидского цикла неизменно получают высокую общую оценку. Она содержится в названных нами работах К. Зелинского, В. Перцова, Е. Наумова, А. Дымшица, А. Жаворонкова, И. Эвентова, С. Кошечкина, А. Кулинича, В. Белоусова, С. Гайсарьяна и других исследователей творчества поэта.

Правда, эта общая и в целом правильная оценка не всегда вытекает из глубокого анализа текстов стихотворений. Специальных работ о цикле очень мало. В критической литературе наиболее внимательно он рассмотрен пока что в двух статьях М. Вайнштейн * , написавшей интересное и содержательное исследование о творческой истории и поэтике "Персидских мотивов" С. Есенина. Оно, к сожалению, не опубликовано полностью.

* (См. М. Вайнштейн. К творческой истории "Персидских мотивов" С. А. Есенина. "Вестн. Моск. ун-та", сер. VII, № 1, 1962; ее же. О времени и месте создания "Персидских мотивов", С. А. Есенина. "Научные доклады высшей школы". Филологические науки, 1962, № 2. )

Некоторые частные особенности поэтики стихотворений персидского цикла отмечены в работах Е. Херасковой, А. Кулинича, С. Кошечкина. А. Кулинич высказал также предположение о том, что "интерес к Востоку и восточным мотивам побудил в Есенине его старший современник и друг Александр Ширяевец". Имея в виду стихотворения А. Ширяевца "Бирюзовая чайхана", А. Кулинич пишет далее: "Этот цикл очень близок к "Персидским мотивам", непосредственно предваряет их. Ширяевец плодотворно применил те же приемы, к которым позднее обратился Есенин, наполнил музыкой и яркими восточными красками свою "Бирюзовую чайхану". Отдельные стихотворения этого сборника не только заставляют нас думать о преемственной связи "Бирюзовой чайханы" и "Персидских мотивов", о творческой перекличке поэтов, но и о том, что Есенин мог позаимствовать опыт своего товарища" * . И хотя этот последний тезис исследователя слабо аргументирован, он тем не менее интересен.

* (А. В. Кулинич. Сергей Есенин. Изд-во Киевского университета, 1959, стр. 60. )

Приступая к анализу цикла, мы стремимся прежде всего выяснить его значение в творческой эволюции поэта.

3

Замысел создания "Персидских мотивов" созревал у Есенина постепенно и имеет свою историю. Прежде чем приступить к его осуществлению, поэт ознакомился в переводах с лирикой восточных авторов, в разное время и много раз беседовал с людьми, хорошо знавшими Персию.

Современники неоднократно отмечали большой интерес поэта к Востоку, который привлекал его своею загадочностью, красотой южной природы, строем духовной жизни, который с таким глубоким и проникновенным лиризмом выражен в поэзии Фирдоуси, Хайяма, Саади. Знавший поэта Матвей Ройзман пишет в своих воспоминаниях, что Есенин увлекался восточной лирикой еще в 1920 году: "Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были "Персидские лирики", вышедшие в издании Сабашниковых в 1916 году. Эту даже по тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома, в Богословском переулке. Он сказал мне: "Советую почитать. Да как следует. И запиши, что понравится" * .

О знакомстве Есенина с персидскими лириками пишет в своих воспоминаниях и Н. Вержбицкий * .

* (См. Н. Вержбицкий Встречи с Сергеем Есениным. "Звезда", 1958, № 1; Н. Вержбицкий. Встречи с Сергеем Есениным. Тбилиси, 1961. )

Интерес к Востоку, как это подмечено А. В. Кулиничем, возникал и из общения с Александром Ширяевцем, с которым Есенин был тесно связан, особенно после переезда Ширяевца в Москву из Средней Азии, где он проживал до 1922 года. Стремлением ближе познакомиться с жизнью Востока можно объяснить и поездки Есенина в Баку, Ташкент, Бухару в течение 1920-1921 годов, а также неудавшуюся попытку выехать на Кавказ в 1922 году.

Все это позволяет утверждать, что не поездка на Кавказ вызвала в поэте желание обратиться к мотивам восточной лирики, а, наоборот, знакомство с нею обострило его внимание к Востоку и, в частности, к Персии. Сам поэт связывал пребывание на Кавказе с наиболее удобной возможностью приблизиться к Персии и побывать в ней.

"Сижу в Тифлисе , - пишет он 17 октября 1924 года Г. А. Бениславской, - дожидаюсь денег из Баку и поеду в Тегеран . Первая попытка проехать через Тавриз не удалась" (V - 180). А 22 октября того же года вновь, обращаясь к Г. А. Бениславской, замечает: "Мне кажется, я приеду не очень скоро. Не скоро потому, что делать мне в Москве нечего. По кабакам ходить надоело. Несколько времени поживу в Тегеране , а потом поеду в Батум или в Баку" (V - 182). В письме П. И. Чагину 14 декабря 1924 года из Батума поэт все еще не теряет надежды попасть в Персию: "Я должен быть в Сухуме и Эривани. Черт знает, может быть, я проберусь к Петру * в Тегеран " (V - 187, курсив наш. - П. Ю.).

* (Поэт имеет в виду брата П. И. Чагина - Василия Ивановича Болдовкина, который служил тогда комендантом советского посольства в Тегеране. )

Даже в апреле 1925 года, когда было уже создано много стихов персидского цикла, поэт писал Г. А. Бениславской из Баку: "Главное в том, что я должен лететь в Тегеран... Поймите и Вы, что я еду учиться. Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно . Там ведь родились все лучшие персидские лирики. И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу, если он не пишет, значит, он не из Шираза" (V - 204, 205, курсив наш. - П. Ю.).

Теперь уже доказано, что в Персии Есенину побывать не пришлось, хотя желание посетить ее, как это видно из переписки, было у него большое.

Стихотворения персидского цикла написаны между октябрем 1924 и августом 1925 года. Большинство из них создано до мая 1925 года на Кавказе.

Впечатления, полученные от чтения восточной лирики, от пребывания в Средней Азии, от долгих бесед о Персии, от природы и быта Кавказа позволили поэту уловить и передать существенные краски колорита некоторых сторон восточной жизни.

Вместе с тем "Персидские мотивы" нельзя считать простым подражанием восточным авторам. Почувствовав глубокий лиризм и внутреннюю красоту персидской поэзии, Есенин средствами родного ему языка стремится передать ее неувядаемую прелесть. Поэта интересует прежде всего мир чувств восточной лирики, тона и краски их воплощения в поэтическом творчестве.

В поэзии персидских авторов Есенин находил близкие ему темы и те оттенки в их художественном решении, которые все больше привлекали его самого. Но чтобы они возобладали в лирике поэта, необходим был отказ от настроений, получивших выражение в "Москве кабацкой". Без этого давнишний замысел не мог быть осуществлен.

К началу работы над циклом поэт обрел так необходимое ему душевное равновесие, которое и сам он считал важнейшей предпосылкой дальнейшей поэтической деятельности. "Я чувствую себя просветленным , не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия" (V - 190). "Так много и легко пишется в жизни очень редко . Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе. Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился... Назло всем не буду пить, как раньше... Боже мой, какой я был дурак. Я только теперь очухался . Все это было прощание с молодостью. Теперь будет не так." (V - 192, 193, подчеркнуто нами. - П. Ю.).

Это свое состояние Есенин и выразил в первых же строках персидского цикла:

Улеглась моя былая рана - Пьяный бред не гложет сердце мне. Синими цветами Тегерана Я лечу их нынче в чайхане. (III - 7)

На смену терзавших поэта кошмаров пришли иные чувства, жизнерадостное настроение, ожидание чего-то светлого, большого, чистого. "Незадаром мне мигнули очи, приоткинув черную чадру".

Уже в этом первом стихотворении, созданном в октябре 1924 года, чувствуется тот поэтический колорит, который окрашивает весь цикл в целом. "Вместо крепкой водки и вина" появляется "красный чай", вместо кабака - чайхана. Поэта окружают розы, сады, "воздух прозрачный и синий". Он ощущает себя в обществе девушки, "что лицом похожа на зарю", и за одно движение прелестного стана готов подарить ей и шаль из Хороссана и ковер ширазский. Теперь он далек и от поцелуев за деньги и от кинжальных хитростей и драк.

Так возникает атмосфера, в обстановке которой по-иному чувствует себя поэт и по-иному решает близкие ему темы. Он уже очень далеко ушел от того состояния, когда "с головой, как керосиновая лампа на плечах", шел переулком знакомым в кабак, где его окружали проститутки, пьяный угар, сифилитики, скука и безнадежность.

Вместе с кошмаром "Москвы кабацкой" из поэзии Есенина исчезает грубый натурализм, наблюдавшийся ранее в освещении темы любви. Высокое чувство он выражает теперь романтически возвышенно, находя в восточной природе, обычаях, житейской мудрости романтику, которой проникнут весь этот цикл.

Если раньше поэт спрашивал себя "отчего прослыл я шарлатаном, отчего прослыл я скандалистом", то теперь он спрашивает у менялы: "Как сказать мне для прекрасной Лалы по-персидски нежное "люблю"? Как далеко это от таких, например, строк: "Что ж ты смотришь так синими брызгами? Иль в морду хошь?". Теперь любовь для поэта не "зараза" и не "чума", и он подбирает самые нежные слова, чтобы рассказать о ней.

Задумав написать персидский цикл, Есенин в письме из Батуми к Г. А. Бениславской от 20 декабря 1924 года сообщал: "Персидские мотивы" это у меня целая книга в 20 стихотворений" (V - 192). И хотя двадцать стихотворений написано не было, книга оказалась завершенной. В ней отчетливо заметна эволюция новых настроений автора.

Радость жизни, устойчивый оптимизм пронизывают многие стихотворения цикла. Теперь поэт опьянен "иною кровь отрезвляющею влагой". Даже само слово "пить", так часто встречающееся в "Москве кабацкой" в значении напиваться пьяным, приобретает в "персидских" стихотворениях иной смысл. Уже не спирт, а красный чай пьет поэт, а пьянеет от ароматов южной природы.

Я сегодня пью в последний раз Ароматы, что хмельны, как брага. (III - 24)

И непривлекательная богемная обстановка "Москвы кабацкой" ("Снова пьют здесь, дерутся и плачут") сменилась романтическими картинами Востока.

И хотя Есенин не смог побывать в Персии, обычаи и нравы этой страны были ему хорошо известны. Поэтому во всем цикле, начиная с первого стихотворения "Улеглась моя былая рана" и кончая последним "Голубая да веселая страна", чувствуется восточный колорит, уносящий читателя в мир иных чувств и переживаний.

Поэт достигает нужной ему колоритности и специфическим построением самого цикла, и изображением картин природы и ситуаций, и употреблением характерных для Востока слов и выражений. Экзотика юга представлена в цикле таинственными, прикрытыми чадрами девушками, шумом морских волн, шепотом садов, пением соловьев, цветом роз и общей романтической настроенностью, которой проникнут весь цикл.

Поэтическая одухотворенность сквозит во всем: мы слышим нежные звуки флейты Гассана, тихий голос пери, песни Саади, видим взгляд девушки, с которым сравнится лишь "желтая прелесть месяца", вдыхаем ароматы роз, олеандров и левкоев. Всюду тишина и спокойствие, нарушаемые только таинственным шепотом, шорохом, шелестом.

Все больше в "Персидских мотивах" появляется сказочных элементов, оттеняющих восточную экзотику. Вторжением в мир Шахразады начинается стихотворение "Золото холодное луны". Визуальные ощущения в нем, как и во всем цикле, слиты с обонятельными. Видится золото луны, чувствуются запахи цветов. Состояние спокойствия и умиротворенности подчеркивается, например, следующими строками:

Хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны. (III - 20)

В вечерних сумерках представлен Шираз в стихотворении "Свет вечерний шафранного края" * , в котором, освещенный лунным светом, "кружит звезд мотыльковый рой".

* (Первая строка стихотворения имеет и другую редакцию: "Свет шафранный вечернего края". Мы процитировали ее по пятитомному собранию сочинений С. А. Есенина. )

Такое дремотное спокойствие вдохновляет поэта на творчество и вызывает в нем чувство восхищения красотой, для выражения которого Есенин находит все новые и новые оттенки.

Романтический пейзаж Востока был бы неполным без органического слияния его с темой любви. Этой теме уделяется большое внимание в "Персидских мотивах", но раскрывается она иначе, чем это было сделано Есениным раньше, в "Москве кабацкой". Там он мог обратиться к женщине с жестокими в своей грубости и вульгарности словами: "Пей, выдра, пей".

Теперь глубокое нежное чувство охватывает поэта при виде девушки с блестящими очами, которые "мигнули, приоткинув черную чадру". Любовь обрамлена самыми нежными оттенками. Это уже не грубое физическое чувство "Москвы кабацкой". Это и не "любовь хулигана", нашедшего свое успокоение среди "златокарего омута".

Богемная атмосфера "Москвы кабацкой" не могла дать духовного удовлетворения, о котором всю жизнь мечтал поэт. Там любовь была "заразой", "чумой", а в "Персидских мотивах" Есенин создал гимн чистой, романтической любви. Здесь она - совсем иное чувство. Для его выражения у поэта находятся самые нежные слова, поцелуй он сравнивает, например, с красными розами:

Поцелуй названья не имеет, Поцелуй не надпись на гробах. Красной розой поцелуи веют, Лепестками тая на губах. (III - 10)

Девушка, несущая чистоту и радость любви, ассоциируется у Есенина с белоснежной птицей-лебедем:

И меня твои лебяжьи руки Обвивали, словно два крыла. (III - 15)

Это же сравнение повторено и в стихотворении "Руки милой - пара лебедей", где лебедь является символом грации, плавности движений.

Романтическая настроенность цикла требует гармонически слаженного образа. Поэтому девушки, представленные в цикле, красивы не только внешне, но и полны изящества, обаяния, хрупкой прелести и окружены каким-то ореолом таинственности. В Хороссане живет задумчивая пери, порог ее дверей осыпан розами, Лала настолько прекрасна, что поэт ищет для нее самые нежные и ласковые слова. О любви и поцелуях пела сказочная Шахразада, ставшая сейчас далеким призраком.

Чувственному, физическому нет места в "Персидских мотивах". В этом отношении характерно стихотворение "Ты сказала, что Саади...". Прекрасное в нем берет верх над чувственным. Даже розы - символ свежести и красоты - не могут соперничать с обликом девушки. На слова: "За Ефратом розы лучше смертных дев" он возражает:

Я б порезал розы эти, Ведь одна отрада мне - Чтобы не было на свете Лучше милой Шаганэ. (III - 13)

Образ персиянки Шаганэ - центральный в "Персидских мотивах". Ей посвящено замечательное стихотворение "Шаганэ ты моя, Шаганэ!". Как к верному другу, обращается поэт к девушке, полный желания рассказать много прекрасного о своей рязанской земле с ее неповторимыми полями, необозримыми лугами, ширью и раздольем:

Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. (III - 11)

Во многих стихотворениях цикла встречается ее имя" иногда названное уменьшительно - Шага.

Прообразом есенинской героини была учительница Шаганэ Нерсесовна Тальян. Это достоверно установлено исследователем творчества Есенина В. Белоусовым * . Литературный образ Шаганэ привлекает читателя своим обаянием и душевной чистотой. С ее именем связаны у Есенина самые лучшие воспоминания и ассоциации:

* (См. В. Белоусов. Сергей Есенин. М., "Знание", 1965. )

Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа. (III - 12)

Любовь вдохновляет поэта, и ему ясно, что без нее нет поэзии:

Все на этом свете из людей Песнь любви поют и повторяют. Пел и я когда-то далеко И теперь пою про то же снова, Потому и дышит глубоко Нежностью пропитанное слово. (III - 28)

Действительно, тема любви встречалась и в "Москве кабацкой". Но про "то же" ли было там пето? В цикле "Любовь хулигана" поэт заявлял:

В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. (II - 133)

Любовь ему была тогда нужна, как пристанище, уставшему от сложных водоворотов жизни, измученному душой человеку. Потребность в ней была велика. Об этом говорят следующие строки:

Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень. (II - 134) И любовь, не забавное ль дело? Ты целуешь, а губы как жесть. (II - 144)

По-иному решена и тема смерти, всегда волновавшая поэта. Если раньше он видел в ней едва ли не единственную возможность вырваться из цепких лап постылой и надоевшей жизни, то теперь смерть воспринимается по-другому. Есенин видит в ней мудрость природы.

В стихотворении "Золото холодное луны..." поэт упоминает Багдад, "где жила и пела Шахразада", где "призраки далекие земли поросли кладбищенской травою".

Но смерть представлена здесь в противопоставлении с вечностью жизни. Мрачные кладбищенские плиты, под которыми покоится прах умерших, окружает изумительный по свежести и краскам пейзаж - цветут розы, и воздух напоен ароматом шафрана. Невольно вспоминается пушкинское: "И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть".

Среди могильных плит у Есенина вырываются глубоко оптимистические слова:

Ты же, путник, мертвым не внемли, Не склоняйся к плитам головою. Оглянись, как хорошо кругом: Губы к розам так и тянет, тянет. Помирись лишь в сердце со врагом - И тебя блаженством ошафранит. Жить - так жить, любить - так уж влюбляться, В лунном золоте целуйся и гуляй, Если ж хочешь мертвым поклоняться, То живых тем сном не отравляй... Тех, которым ничего не надо, Только можно в мире пожалеть. (III - 20, 21)

Такой резкой грани между живым и мертвым Есенин не проводил в стихотворениях "Москвы кабацкой". Там живое и мертвое часто трудно было отделить друг от друга. Там "в пока еще живом" кабаке "чадит мертвячиной" и призрак угасания царит надо всем: "низкий дом ссутулился", "пес издох", и сам поэт собирался умирать "на московских изогнутых улицах".

Не все в его жизни гладко и теперь, не всегда легко: часто приходится мучиться, сомневаться и страдать. Но эти "красивые страдания", как говорил сам поэт, не сравнить с гибельной безнадежностью "Москвы кабацкой".

Однако противоречия, столь свойственные Есенину, овладевают им и в "Персидских мотивах". Мерещится ему измена любимой, еще недавно бывшей ему верной и вдохновлявшей его. И вновь разочаровываясь, чувствуя отсутствие поддержки, он готов опуститься, стать бродягой:

Ну и что ж, помру себе бродягой, На земле и это нам знакомо. (III - 27)

Нам знакомо это по "Москве кабацкой". Полный безнадежного отчаяния, поэт говорил там о себе:

Брошу все. Отпущу себе бороду И бродягой пойду по Руси. (II - 117)

Мотивы грусти и разочарования не столь безысходны в стихотворениях персидского цикла, но они тем не менее слышны и подчас очень отчетливо.

Многие видел я страны, Счастья искал повсюду, Только удел желанный Больше искать не буду, - (III - 32, 33)

заявляет поэт в стихотворении "Глупое сердце, не бейся!" "Ни к чему в любви моей отвага. И зачем? Кому мне песни петь?" - сказано в стихотворении "В Хороссане есть такие двери".

Умиротворенность и спокойствие под сенью восточной природы оказались непрочными и непродолжительными. К концу цикла поэта все больше тяготит разлука с Родиной и все меньше верит он в постоянство любви персидских красавиц: "Шаганэ твоя с другим ласкалась, Шаганэ другого целовала".

Так завершается эта тема в цикле. И хотя поэт благословляет "сиреневые ночи", в душе его снова нет спокойствия. Здесь уже содержится предпосылка возвращения к мотивам о скоротечности жизни, которыми будут заполнены многие стихотворения последних лет.

Характерно, что тема любви у Есенина в "Персидских мотивах" тесно связана с темой Родины. В словах, обращенных к Шаганэ, слышна грусть, тоска по "рязанским раздольям", прелесть которых он не может сравнить даже с красотой восточной экзотики:

Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. (III - 11)

Перекличка темы любви с темой Родины наблюдается и в других стихотворениях цикла. В стихотворении "Никогда я не был на Босфоре" в общей атмосфере умиротворенности и спокойствия, которые испытывает поэт, звучат все усиливающиеся нотки тоски по родному краю. Они настолько сильны, что, даже смотря на южную луну, поэт слышит лай собак в своей деревне:

У меня в душе звенит тальянка, При луне собачий слышу лай. (III - 14)

А к персиянке он обращается с такими словами:

Разве ты не хочешь, персиянка, Увидать далекий синий край? (III - 14)

Еще явственнее эта тоска выражена в стихотворении "В Хороссане есть такие двери". Не удержала поэта Персия с ее садами, ароматами роз, пеньем соловьев, южным теплым морем и прекрасными девушками. Любовь к "голубой Руси" пересилила все блага Персии, которую поэт твердо решил покинуть:

Мне пора обратно ехать в Русь. Персия! Тебя ли покидаю? Навсегда ль с тобою расстаюсь Из любви к родимому мне краю? (III - 22, 23)

Кровно связан поэт со своей родной страной. Персия, хотя и дала ему временное успокоение, полностью все же его не удовлетворила. Ее нравы, обычаи остались ему чужды. На многое он смотрит "русскими" глазами, критически оценивая. Чужды поэту "кинжальные хитрости" с воровством девушек, осуждение вызывает варварский обычай, по которому женщины должны прикрывать лицо чадрой. Есенин прямо заявляет:

Мне не нравится, что персияне Держат женщин и дев под чадрой. (III - 16)

Искренность чувств, свободу выбора русскими девушками противопоставляет поэт фальши отношений и рабскому поклонению традициям персов. С гордостью за свободолюбивые обычаи своей страны он восклицает:

Мы в России девушек весенних На цепи не держим, как собак... (III - 7)

Воспевая Персию, Есенин всей душой был в России. Изображая восточную экзотику, он сознательно сравнивает ее с русскими просторами. Песни Хайяма и Саади его не удовлетворили. В стихотворении "Свет вечерний шафранного края" встречаются такие строчки:

Сердцу снится страна другая. Я спою тебе сам, дорогая, То, что сроду не пел Хаям. (III - 17)

Это уже отход от "Персидских мотивов" в сторону все увеличивающегося интереса к Советской Руси.

Знаменательно, что в то же самое время, когда пишется персидский цикл, создаются Есениным стихотворения, в которых тема Родины звучит в полный голос. Всем существом поэт хочет воспеть "шестую часть земли с названием кратким "Русь". Возникает "Русь советская", "Русь уходящая", "Русь бесприютная", историко-революционные поэмы, пробуждается интерес к образу В. И. Ленина, к коммунистам, пролетарской революции.

В "Персидских мотивах" не обошел Есенин и еще одной важной для него темы - о назначении поэта и поэзии и решил ее для себя с предельной четкостью и откровенностью. Теперь для него нет сомнений, что главное в художественном творчестве - правда жизни, а поэт тем и ценен, что способен сказать ее всегда, даже тогда, когда это очень больно, когда правда неприятна и горька.

В стихотворении "Быть поэтом..." наиболее отчетливо и концентрированно выражена эта мысль:

Быть поэтом - это значит то же, Если правды жизни не нарушить, Рубцевать себя по нежной коже, Кровью чувств ласкать чужие души. (III - 26)

Облитая кровью душа поэта предстала перед читателем в "Москве кабацкой". Тогда поэт сомневался в том, что его поэзия нужна широкому читателю. Теперь он уверен в обратном, в том, что реалистическое творчество нужно всем:

Миру нужно песенное слово.

Он верит, что оставил в Персии частичку себя - песни про свою Родину. Отныне ласковый и теплый край будет знать не только Саади и Хайяма, но и его, поэта, оставившего здесь "на всякий случай песенку про Русь".

Реалистическое творчество никогда не было чуждо Есенину. В своей лирике он стремился передать подлинные чувства. В его поэзии всех лет можно найти немало ярких и достоверных картин русской жизни. Но реализм Есенина не был последовательным. В нем ощущалась неопределенность мировоззренческих позиций поэта, ориентация на патриархальную старину, библейскую и имажинистскую образность.

В стихотворениях персидского цикла Есенин скорее романтик, чем реалист. Провозглашенный им реализм в стихотворении "Быть поэтом..." получит свое развитие в историко-революционных произведениях, особенно в "Анне Снегиной".

В "Персидских мотивах", следовательно, Есенин не только коснулся главных для него тем, но и по-иному, более оптимистично решил их.

В этом цикле наметились такие аспекты дальнейшего творчества поэта, которые получили свое развитие в его лирике и поэмах этих лет.

Многие лирические стихотворения 1924-1925 годов как бы продолжают персидский цикл. Перекличка заметна в темах, в общем пафосе настроений, в поэтическом стиле и отборе речевых средств. Тематически близки к персидскому циклу стихотворения "Собаке Качалова", "Спит ковыль. Равнина дорогая", "Я помню, любимая, помню", "Море голосов воробьиных" * , "Листья падают, листья падают" и многие другие.

Поэзия Есенина последних лет по-прежнему многотемна, но центральное место в ней занимают стихотворения и поэмы, в которых развиваются две неодинаковые, часто противоположные и перекрещивающиеся темы. Стихотворением "До свиданья, друг мой, до свиданья" завершается тема увядания, сожаления о непродолжительности и скоротечности жизни. "Песнью о великом походе", "Балладой о двадцати шести", "Поэмой о 36", "Анной Снегиной" и другими произведениями этого плана поэт утверждает историко-революционные преобразования в России.

В цикле "Персидские мотивы" и в других стихотворениях этих лет Есенин полностью освобождается от усложненной имажинистской образности. Из его поэзии исчезают надрывные и вызывающие интонации и связанные с ними грубые слова и выражения.

Мир новых, высоких чувств, переживаемых поэтом, воплощается теперь в спокойных и мягких тонах. Поэзия Есенина обретает свойственную ей плавность и мелодичность, глубокий проникновенный лиризм, задушевность. Громоздкие и тяжеловесные уподобления вытесняются яркими и оригинальными эпитетами и сравнениями, емкими, колоритными и в то же время вполне доступными широкому читателю метафорами: "Руки милой - пара лебедей", "Я в твоих глазах увидел море, полыхающее голубым огнем", "Свет вечерний шафранного края", "Воздух прозрачный и синий", "Золото холодное луны", "Голубая родина Фирдуси", "Отговорила роща золотая березовым, веселым языком". Поэт приходит к той содержательной реалистической простоте, которая была характерна для национальной русской поэзии, особенно расцветшей в творчестве Пушкина.

В "Персидских мотивах" удачно передан аромат восточной лирики. Ее тона, мотивы, колорит Есенин воссоздает средствами родного русского языка без насыщения его иностранной лексикой, к которой он обращается лишь изредка для обозначения главным образом названий и имен (Хороссан, Шираз, Фирдуси, Саади, Хаям, Лала, чадра, чайхана и др.).

Как и прежде, в стихотворениях 1924-1925 годов отчетливо выражено тяготение поэта изображать мир внутренних, интимных переживаний. В поэзии тех лет, когда еще живо ощущались тенденции обезличивания героя, подмены его абстрактным пафосом безликой массы, особенно в стихотворениях поэтов пролеткульта, творчество Есенина выгодно отличалось своей человечностью. Лирика Есенина проникала в самые глубины психологии, ей доступны были самые сокровенные мысли и чувства. Этим поэт вносил свой вклад в советскую литературу, искавшую пути изображения советского человека в условиях послереволюционной действительности. А обращение его к традициям Пушкина, к опыту национальной русской поэзии и успешное их использование в своей творческой практике противостояло нигилистическим наскокам на культурное наследие прошлых эпох.

Для Есенина этих лет характерно не только иное ощущение темы любви, но и сближение ее с другой главной для его поэзии темой - темой Родины. Уже в первых стихотворениях из цикла "Персидские мотивы" эти темы сближаются, а затем и сливаются в одну большую и важную для поэта тему, и это знаменует собой новый шаг в поэтическом творчестве Есенина.

Поэзия Есенина в период с 1917 по 1923 годы была самой противоречивой за все время творчества поэта. Однако в ней особенно заметно ведущее направление, главная тенденция. Разочаровываясь и сомневаясь, Сергей Александрович Есенин пристально следит за действительностью послереволюционного периода и со временем, хотя это ему трудно дается, осознает необходимость ленинских реформ в стране.

В этом сознании далеко не последнюю роль сыграли заграничные впечатления, чувства и мысли, которые были отражены поэтом в очерке "Железный Миргород" и пьесе "Страна негодяев".

Заграничные впечатления, полученные в Америке и Европе, осмысливались особенно остро в обстановке активных трудовых будней, в которой оказался Есенин после возвращения в Россию. Российская действительность, картины жизни страны противопоставлялись в творчестве увиденному за рубежом и отражали его анализ.

"Персидские мотивы" (Есенин) относится к последнему периоду творчества поэта. В последние два года его преследовало желание быть достойным жителем своей страны, а также ориентация на художественное наследие А.С. Пушкина.

"Персидские мотивы" в творчестве поэта

В каждом стихотворении слышны непрестанные поиски отточенной классической формы для отражения нового содержания. Есенин вновь и вновь возвращается к вечным темам дружбы, любви, мыслям о назначении искусства. По-другому в эти годы звучат и мотивы о быстротечности земной жизни.

Наиболее ярко поздняя лирика Сергея Александровича выражена в цикле "Персидские мотивы". В нем отражена не только психологическая и идейная эволюция поэта, но и некоторые особенности поэтической эволюции.

Оценки современников

Подобно другим творениям Есенина 1924-1925 годов, цикл стихов "Персидские мотивы" был неоднозначно оценен критикой того времени. В тот период не был сделан серьезный критический литературоведческий анализ. "Персидские мотивы" (Есенин) оценивались в основном по впечатлениям, произведенным беглым ознакомлением с текстом или же чтением его самим поэтом. Зачастую это были во многом субъективные и заметки. Их немало можно найти в воспоминаниях и статьях современников Есенина. Однако они не дают исчерпывающего представления об истинном отношении к "Персидским стихам" литературных кругов нашей страны. Уже в то время возникали и другие, более негативные оценки.

Так, В. Маяковский в своей статье "Рожденные столицы" противопоставил стихи этого цикла текущим задачам советской культуры. Однако явно ошибочное и этих двух поэтов к лирике друг друга объяснялось столкновением различных интересов и горячей литературной борьбой того времени. Есенин тоже негативно отзывался о а тот назвал "Персидские мотивы" всего лишь "восточными сладостями", экзотикой.

Современная критика

В современной критике и отечественном литературоведении последнего десятилетия персидский цикл получает высокую оценку. Ему были посвящены работы В. Перцова, К. Зелинского, А. Дымшица, Е. Наумова, И. Эвентова, А. Жаворонкова, А. Кулинича, С. Кошечкина, С. Гайсарьян, В. Белоусова и других. Однако специальных трудов, посвященных конкретно этим стихотворениям, все еще очень мало.

Замысел "Персидских мотивов"

Замысел созревал у поэта постепенно. Сначала Есенин познакомился с лирикой различных восточных авторов в переводе, а также в разное время часто беседовал с хорошо знавшими Персию людьми. По свидетельствам современников, поэт всегда проявлял большой интерес к Востоку, привлекавшему его своей тайной, загадочностью, строем духовной жизни, красотой южной природы, которые были проникновенно и глубоко выражены в творчестве Хайяма, Фирдоуси, Саади. Матвей Ройзман, знакомый поэта, в воспоминаниях пишет, что Сергей Александрович увлекался восточной лирикой еще в 1920 году.

Предпосылки создания

Интерес к Востоку был связан и с общением с Александром Ширяевцем, особенно после переезда его из Средней Азии в Москву, где он проживал до 1922 года. Чтобы ближе познакомиться с интересовавшей поэта восточной жизнью, он совершил поездки в Ташкент, Баку, Бухару в 1920-1921 годах. То есть не поездка на Кавказ пробудила в Сергее Александровиче интерес к восточной поэзии, а наоборот, знакомство с ней побудило его поехать туда.

В самой Персии, как уже было доказано, поэту побывать не довелось, хотя эту страну очень стремился посетить Есенин.

"Персидские мотивы" написаны поэтом в период с октября 1924 по август 1925 года. Большинство из этих произведений было создано до мая 1925 года во время его пребывания на Кавказе.

Есенин "Персидские мотивы": история создания

Впечатления от чтения восточной поэзии, поездок в Среднюю Азию, быта и природы Кавказа, а также долгих бесед о Персии позволили Есенину уловить и передать в своем творчестве наиболее значимые краски восточной жизни.

Сергей Есенин "Персидские мотивы" написал не просто подражая восточным поэтам. Он, ощутив внутреннюю красоту и глубокий лиризм персидских стихотворений, средствами русского языка передал ее незабываемую прелесть. В произведениях Сергея Александровича волнует в первую очередь мир лирических чувств, а также краски и тона, в которых они воплощаются.

К началу своей работы над стихотворениями поэт приобрел которое считал главной предпосылкой творческой деятельности. Это состояние выразил в самых первых строках Есенин ("Персидские мотивы", сборник): "Улеглась моя былая рана - пьяный бред не гложет сердце мне". Уже в этом созданном в октябре 1924 года стихотворении, открывающем цикл, чувствуется колорит, окрашивающий его в целом. Сергей Александрович чувствует себя хорошо в обществе девушки, похожей "на зарю". За одно движение он готов подарить ей шаль и ковер.

Из поэзии уходит свойственный более ранним стихам грубый натурализм в освещении любовной темы. Это чувство изображается теперь возвышенно, а в природе востока, житейской мудрости и обычаях его народа поэт находит романтику, которой пронизан весь цикл (Сергей Есенин "Персидские мотивы").

Стихи первоначально планировалось издать отдельной книгой, содержащей двадцать стихотворений. И хотя в полном объеме замысел осуществлен не был, книга была закончена. В ней видна эволюция новых настроений, которые испытывает Есенин.

"Персидские мотивы", стихи живые и эмоциональные, отражают оптимизм, радость жизни, присущие в тот период Сергею Александровичу. Поэт опьянен другой, "отрезвляющей влагой". Вместо спирта он употребляет красный чай, а пьянеет от заключенных в нем благоухающих ароматов южной природы.

Особенности стихотворений

Несмотря на то что побывать в Персии поэту не удалось, нравы и обычаи данной страны хорошо знал Есенин. "Персидские мотивы" с первого стиха "Улеглась моя былая рана" до последнего "Голубая да веселая страна" отражают неповторимый восточный колорит. Поэт достигает его с помощью особого построения цикла, описания ситуаций и картин природы, а также использования слов и выражений, характерных для Востока. Экзотика представлена таинственными девушками, шепотом садов, шумом волн, цветом роз, пением соловьев и в целом романтическим настроением. Одухотворенностью пропитано буквально все: звуки флейты Гассана, песни Саади, тихий голос пери, взгляд девушки, сравнимый только с месяцем, ароматы олеандров, роз и левкоев. Повсюду спокойствие и тишина, нарушаемые лишь загадочным шорохом, шепотом и шелестом. Такое настроение создает в своих

"Персидские мотивы", стихи которых включают сказочные элементы, оттеняют таким образом экзотику востока.

Есенин "Персидские мотивы": краткое содержание

"Золото холодное луны" начинается со вторжения в мир Шахразады. Обонятельные и визуальные ощущения здесь, как и в других произведениях цикла, сливаются. Мы чувствуем запахи разных цветов, видим золото луны. Стихотворение наполнено ощущением умиротворенности и спокойствия.

Шираз на закате описан в стихе "Свет вечерний шафранного края", где освещенный луной кружит "мотыльковый рой" звезд. Спокойствие вызывает у Сергея Александровича чувство восхищения красотой, которое выражает во все новых оттенках Есенин.

"Персидские мотивы" часто акцентируют внимание на любовной теме.

Тема любви

Любовь обрамлена нежнейшими оттенками. Автор создает гимн романтическому, чистому чувству. Для выражения его он подбирает самые нежные слова и образы. Например, поцелуй сравнивается с красными розами, а девушка, несущая радость и чистоту, ассоциируется с белоснежным лебедем ("Руки милой - пара лебедей"). Девушки в цикле не только внешне красивы, но и полны обаяния, изящества, особой прелести, окружены ореолом загадочности.

Физическому, чувственному в "Персидских мотивах" нет места. Прекрасное берет над ним верх. В этом отношении показателен стих "Ты сказала, что Саади...". Даже розы, символ красоты и свежести, не могут сравниться с прекрасным обликом девушки.

Центральный образ - образ Шаганэ. Ей посвящено произведение "Шаганэ ты моя, Шаганэ!" Поэт обращается к девушке как к верному другу, стремится рассказать ей много интересного о своей родной рязанской земле, ее огромных лугах, широких полях и раздолье. Во многих других стихах цикла встречается имя этой персиянки, иногда уменьшительное - Шага. Ее прообразом является учительница Шаганэ Тальян. Образ этой девушки привлекает душевной чистотой и обаянием. С ее именем у поэта связаны самые лучшие воспоминания.

Тема смерти

Тему смерти раскрывает Есенин ("Персидские мотивы") совсем с другой стороны, не так, как в более ранних произведениях. Если раньше она была чуть ли не единственной возможностью уйти от надоевшей жизни, то в "Персидских мотивах" в смерти видится мудрость природы. Так, в произведении "Золото холодное луны..." упоминается Багдад, в котором жила покойная ныне Шахразада. Смерть противопоставляется вечностью жизни. Могильные плиты окружает удивительно красивый и свежий пейзаж - воздух пропитан ароматом шафрана, повсюду цветут розы. Среди надгробий звучат оптимистичные слова: "Оглянись, как хорошо кругом".

Противоречия

Однако некоторые противоречия, свойственные в целом поэту, отражает и цикл "Персидские мотивы" Есенина. Ему мерещится измена любимой и, в очередной раз разочаровываясь, он готов стать бродягой. Но мотивы разочарования и грусти все же не столь безысходны.

Спокойствие и умиротворенность оказались непродолжительными и непрочными. Ближе к концу цикла Есенина все сильнее тяготит разлука с родной страной, он все меньше верит в преданность и постоянство красавиц Персии.

На многое поэт смотрит критически, "русскими" глазами. Ему чужды воровство девушек, он осуждает обычай, по которому они обязаны закрывать лицо чадрой, отмечает рабское следование традициям и фальшь отношений персов.

В целом цикл "Персидские мотивы" Есенина скорее романтичен, нежели реалистичен. Реализм, провозглашенный в стихотворении "Быть поэтом...", получит развитие в других произведениях, например в "Анне Снегиной". В "Персидских мотивах" были намечены аспекты, получившие дальнейшее развитие в поэмах и лирике этих и последующих лет Сергея Александровича.

1924 Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.

Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк туда и хну.
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть.

Или снова, сколько ни проси я,
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени - Россия -
Я известный, признанный поэт.

У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий синий край?

Я сюда приехал не от скуки -
Ты меня, незримая, звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла.

Я давно ищу в судьбе покоя,
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою веселую страну.

Заглуши в душе тоску тальянки,
Напои дыханьем свежих чар,
Чтобы я о дальней северянке
Не вздыхал, не думал, не скучал.

И хотя я не был на Босфоре -
Я тебе придумаю о нем.
Все равно - глаза твои, как море,
Голубым колышутся огнем.

***
Свет вечерний шафранного края,
Тихо розы бегут по полям.
Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям.
Тихо розы бегут по полям.

Лунным светом Шираз осиянен,
Кружит звезд мотыльковый рой.
Мне не нравится, что персияне
Держат женщин и дев под чадрой.
Лунным светом Шираз осиянен.

Иль они от тепла застыли,
Закрывая телесную медь?
Или, чтобы их больше любили,
Не желают лицом загореть,
Закрывая телесную медь?

Дорогая, с чадрой не дружись,
Заучи эту заповедь вкратце,
Ведь и так коротка наша жизнь,
Мало счастьем дано любоваться.
Заучи эту заповедь вкратце.

Даже все некрасивое в роке
Осеняет своя благодать.
Потому и прекрасные щеки
Перед миром грешно закрывать,
Коль дала их природа-мать.

Тихо розы бегут по полям.
Сердцу снится страна другая.
Я спою тебе сам, дорогая,
То, что сроду не пел Хаям...
Тихо розы бегут по полям.

Улеглась моя былая рана -
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

Сам чайханщик с круглыми плечами,
Чтобы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем
Вместо крепкой водки и вина.

Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк.

Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю,
Подарю я шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.

Наливай, хозяин, крепче чаю,
Я тебе вовеки не солгу.
За себя я нынче отвечаю,
За тебя ответить не могу.

И на дверь ты взглядывай не очень,
Все равно калитка есть в саду...
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!



Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи?
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?

Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?

И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она «моя»?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.

Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
«Ты - моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.

***
Ты сказала, что Саади
Целовал лишь только в грудь.
Подожди ты, бога ради,
Обучусь когда-нибудь!

Ты пропела: «За Евфратом
Розы лучше смертных дев».
Если был бы я богатым,
То другой сложил напев.

Я б порезал розы эти,
Ведь одна отрада мне -
Чтобы не было на свете
Лучше милой Шаганэ.

И не мучь меня заветом,
У меня заветов нет.
Коль родился я поэтом,
То целуюсь, как поэт.
19 декабря

1925 В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.

В волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый.
У меня в руках довольно силы,
Но дверей не смог я отпереть.

И зачем? Кому мне песни петь? -
Если стала неревнивой Шага,
Коль дверей не смог я отпереть,
Ни к чему в любви моей отвага.

Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь.

До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.

***
Голубая да веселая страна.
Честь моя за песню продана.

Слышишь, роза клонится и гнется -
Эта песня в сердце отзовется.
Ветер с моря, тише дуй и вей -
Слышишь, розу кличет соловей?

Ты - ребенок, в этом спора нет,
Да и я ведь разве не поэт?
Ветер с моря, тише дуй и вей -
Слышишь, розу кличет соловей?

Дорогая Гелия, прости.
Много роз бывает на пути,
Много роз склоняется и гнется,
Но одна лишь сердцем улыбнется.

Улыбнемся вместе - ты и я -
За такие милые края.
Ветер с моря, тише дуй и вей -
Слышишь, розу кличет соловей?

Голубая да веселая страна.
Пусть вся жизнь моя за песню продана,
Но за Гелию в тенях ветвей
Обнимает розу соловей.

Голубая родина Фирдуси,
Ты не можешь, памятью простыв,
Позабыть о ласковом урусе
И глазах, задумчиво простых,
Голубая родина Фирдуси.

Хороша ты, Персия, я знаю,
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.
Хороша ты, Персия, я знаю.

Я сегодня пью в последний раз
Ароматы, что хмельны, как брага.
И твой голос, дорогая Шага,
В этот трудный расставанья час
Слушаю в последний раз.

Но тебя я разве позабуду?
И в моей скитальческой судьбе
Близкому и дальнему мне люду
Буду говорить я о тебе -
И тебя навеки не забуду.

Я твоих несчастий не боюсь,
Но на всякий случай твой угрюмый
Оставляю песенку про Русь:
Запевая, обо мне подумай,
И тебе я в песне отзовусь...
Март

Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя.
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны.

Далеко-далече там Багдад,
Где жила и пела Шахразада.
Но теперь ей ничего не надо.
Отзвенел давно звеневший сад.

Призраки далекие земли
Поросли кладбищенской травою.
Ты же, путник, мертвым не внемли,
Не склоняйся к плитам головою.

Оглянись, как хорошо другом:
Губы к розам так и тянет, тянет.
Помирись лишь в сердце со врагом -
И тебя блаженством ошафранит.

Жить - так жить, любить - так уж и влюбляться
В лунном золоте целуйся и гуляй,
Если ж хочешь мертвым поклоняться,
То живых тем сном не отравляй.

Это пела даже Шахразада,-
Так вторично скажет листьев медь.
Тех, которым ничего не надо,
Только можно в мире пожалеть.

***
Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья...
Глупое сердце, не бейся.

Месяца желтые чары
Льют по каштанам в пролесь.
Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.

Все мы порою, как дети.
Часто смеемся и плачем:
Выпали нам на свете
Радости и неудачи.
Глупое сердце, не бейся.

Многие видел я страны.
Счастья искал повсюду,
Только удел желанный
Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся.

Жизнь не совсем обманула.
Новой напьемся силой.
Сердце, ты хоть бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Жизнь не совсем обманула.

Может, и нас отметит
Рок, что течет лавиной,
И на любовь ответит
Песнею соловьиной.
Глупое сердце, не бейся.
Август

Быть поэтом - это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом - значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет - ему не больно,
У него одна и та же песня.

Магомет перехитрил в коране,
Запрещая крепкие напитки,
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.

И когда поэт идет к любимой,
А любимая с другим лежит на ложе,
Благою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо».
Август

***
«Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана» -

Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.

«Отчего луна так светит грустно?» -
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: «Ты почувствуй
По печали розы шелестящей».

Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала».

Говорила: «Русский не заметит...
Сердцу - песнь, а песне - жизнь и тело...»
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела.

Слишком много виделось измены,
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.
. . . . . . . . . . . . . .
Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи.
Август

Руки милой - пара лебедей -
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.

Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.

Если душу вылюбить до дна,
Сердце станет глыбой золотою,
Только тегеранская луна
Не согреет песни теплотою.

Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?

У всего своя походка есть:
Что приятно уху, что - для глаза.
Если перс слагает плохо песнь,
Значит, он вовек не из Шираза.

Про меня же и за эти песни
Говорите так среди людей:
Он бы пел нежнее и чудесней,
Да сгубила пара лебедей.
Август

Своеобразие цикла "Персидские мотивы"

В 1924 - 25 пишет такие известные стихотворения, как "Русь уходящая", "Письмо к женщине", "Письмо матери", "Стансы"; особое место занимают "Персидские мотивы". В своей поэзии Есенин сумел выразить горячую любовь в своей земле, природе, людям, но есть в ней и ощущение тревоги, ожидания и разочарования

Наверное, ни у одного литератора Восток не изображается таким романтическим и загадочным, как у Сергея Есенина. Стоит только прочитать его " Персидские мотивы ", чтобы убедиться в этом. Какие только эпитеты не использует автор! "Голубая да веселая страна" привлекает поэта картинами лунных ночей, где "кружит звезд мотыльковый рой" и сияет "золото холодное луны", манят "стеклянная хмарь Бухары" и "голубая родина Фирдоуси". Наверное, своеобразие поэзии Есенина в том и состоит, что он умеет воспринимать красоту чужих земель так же остро, как и своей собственной родины.

Цикл "Персидские мотивы" является непревзойденным образцом любовной лирики Есенина. Здесь зазвучало искреннее чувство обновленного сердца автора. Строй стихов напевен и мелодичен. Есенин не подражает ни Саади, ни Фирдоуси... Поэт создает стихи по традиционным канонам. Сам Восток дышит и говорит устами Есенина.

Я спросил сегодня у менялы, Что дает за полтумана по рублю, Как сказать мне для прекрасной Лалы По-персидски нежное "люблю"? Я спросил сегодня у менялы Легче ветра, тише Ванских струй, Как назвать мне для прекрасной Лалы Слово ласковое "поцелуй"? Но и здесь поэт остается певцом России, патриотом родины, которая издали кажется ему еще милее и краше в своем неброском наряде. У меня в душе звенит тальянка, При луне собачий слышу лай. Разве ты не хочешь, персиянка, Увидать далекий синий край?

Автор "Персидских мотивов" убеждается в непрочности безмятежного счастья вдали от родного края. И главной героиней цикла становится далёкая Россия: "Как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий".

Вспомним из "Персидских мотивов": "Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем..." Можно не спрашивать поэта и о том, как "синими цветами Тегерана" он лечил "былую рану...в чайхане", - не был он в Тегеране. Не надо стараться узнать от него что-то детальное про "голубую родину Фирдуси", про то, например, какое основание было у поэта надеяться, что Персия не может позабыть о нем - о "ласковом урусе". В Персии он вообще не был. И "Шаганэ, ты моя, Шаганэ" вовсе не из Шираза. И не "персиянка", а юная учительница-армянка из Батуми (впоследствии заслуженный учитель Шагандухт Нерсесовна Тальян), увлечение которой вызвало появление на свет собирательного образа женщины Востока, пленительные строки о ней.

В полете любви и вдохновения поэт выше земных границ и различий, кто кому молится, кто какой крови. "Персидские мотивы" создавались по соседству с Персией, по ассоциации, в традициях восточной лирики, богатой иносказаниями, в эстетической манере персидской поэзии. Конечно, прямых совпадений с ее идеями и поэтикой в цикле не так уж много. Зато в нем - целая россыпь тончайших наблюдений из жизни, нравов, мелодий Востока. Откуда они? Вопрос не праздный, если учесть, что поездка Есенина в Закавказье была по преимуществу городской и приморской. Поэт был обласкан здешними верхами, прессой, почитателями его таланта по преимуществу из, как сегодня говорят, "русскоязычного населения". У него оставалось не так много места для постижения тонкостей национальной жизни. (Недаром была просьба сверху к спутникам поэта - создать для него "иллюзию Персии"). Тогда откуда его меткие штрихи именно о мусульманском Востоке? А вот как раз отсюда - из его поездки в Ташкент, где его давний интерес к Азии, к ориентальной национальной поэтике был во многом подвигнут еще и обстоятельствами, в которых он там оказался.